1... 2

Для чего Бог оставил дьявола, чтобы он обольщал и губил нас?

Задав такой вопрос мы выразили бы величайшую неблагодарность Творцу. Но ты рассуждай так: Бог оставил его для того особенно, чтобы мы, побуждаемые страхом и ожидая нападения врага, непрестанно бдели и бодрствовали, облегчая труд добродетели надеждою наград и ожиданием оных вечных и неизреченных благ. И чему дивишься, что Бог оставил диавола по своей попечительности о нашем спасении, для того, чтобы пробуждать нашу беспечность и доставлять нам повод к получению венцов? Он самую геенну уготовал для того, чтобы страх наказания и нестерпимая тяжесть мучений побуждали нас к Царствию. Видишь премудрое человеколюбие Господа? Как Он употребляет все меры, чтобы не только спасти созданных Им, но и удостоить неизреченных благ! Для того он и даровал нам свободную волю, и вложил в природу и в совесть нашу познание добра и зла, и попустил быть диаволу, и угрожает геенною, чтобы, мы не испытали геенны, но получили Царствие. И что дивишься, что Он употребил все сии и весьма многие другие меры для этой цели? Уничижил Себя Самого, приняв образ раба (Филипп. 2,7) и испытал все прочее, относящееся до тела, - родился от жены и произошел от Девы, девять месяцев был носим во чреве, повит пеленами, почитал отцем своим Иосифа - обручника Марии, возрастал мало-помалу, был обрезан и принес жертву, алкал, жаждал и утомлялся, а наконец претерпел и смерть, смерть не обыкновенную, но почитавшуюся самою позорною, то есть, смерть крестную. И все это ради нас и нашего спасения потерпел Творец всяческих, неизменяемый, все приведший из небытия в бытие, презирающий на землю и сотрясающий ее (Пс 103,32), блеск славы которого не могут зреть и Херувимы эти бесплотные Силы, но, отвращая лица свои и закрывая их крыльями, свидетельствуют нам о чуде, Которого непрестанно хвалят Ангелы, Архангелы, и тмы тем, Он-то ради нас и нашего спасения благоволил соделаться человеком, и открыл нам путь доброй жизни, преподал достаточное наставление, тем, что Сам прошел этим путем, восприяв одинаковое с нами естество. Итак, какое останется нам оправдание, если мы, после того, как столько уже совершено для нашего спасения, сами сделаем все это бесполезным для нас, и своим нерадением о том лишимся спасения? Посему, прошу, будем бдительны, и не станем безрассудно следовать обычаю других, но каждый день будем исследовать свою жизнь и смотреть, в чем мы согрешили и что сделали доброго, и таким образом исправлять свои согрешения, дабы нам стяжать и вышнюю милость, и быть угодными Богу, и получить Царство Небесное.

Как относиться к повседневным малым грехам - лжи, злословию?

И малые грехи суть нечистота и скверна, как например злословие, поношение, ложь; или лучше сказать, и эти грехи не малы, но весьма велики, - так велики, что они лишают Царствия Небесного. Как и каким образом? Кто скажет, говорит Господь, брату своему "бессмысленный" подлежит геенне огненной (Мф 5, 22). Если же так виновен называющий брата своего бессмысленным, - что кажется незначительнее всего и свойственно детской беседе, - то называющий его злонравным, злодеем, завистником, и осыпающий другими бесчисленными злословиями, какому же предан будет суду и наказанию? Что может быть ужаснее этого? Но внимайте, прошу вас, словам моим. Если сделавший одному из меньших братьев; творит самому Господу, и не сделавший одному из сих меньших, не творит Ему Самому (Мф. 25, 40, 45): то не то же ли самое бывает и с злословием и поношением? Злословящий брата своего злословит Бога; и воздающий честь брату своему воздает честь Богу. Будем же приучать язык свой говорить доброе... Ибо делающий добро и зло непременно сам первый испытывает то и другое; как вода, истекающая из источника, горькая и вкусная, и наполняет сосуды приходящих, и не уменьшает производящего ее источника, так точно зло и добро, от кого происходит, того или радует или губит.

Как относиться к обидам и страданиям, причиняемым нам ближними?

Запомните одно правило. Обижающих много, а обижаемого нет ни одного. Чтобы такою загадкою не смутить вас я сейчас же разрешу ее. Обиды несправедливо претерпеваемые нами от кого бы то ни было, Бог вменяет нам или в отпущение грехов, или в воздаяние награды. Точно так же мы должны думать и о своих страданиях: этими страданиями мы или заглаждаем грехи наши, или же, если не имеем грехов, получаем за них блистательнейшие венцы. Лазарь достиг покоя потому, что в настоящей жизни притерпевал бесчисленные бедствия. Итак, те, которые кажутся обиженными, не обижены на самом деле, если только все несчастья переносят с мужеством; напротив еще более приобретают, получая удары от самого Бога, или от диавола.

Какой грех имеют младенцы, погибающие в раннем возрасте?

Как уже было сказано, что если нет грехов, то за здешние страдания там воздается награда. Итак, какой урон понесли дети, умершие в раннем возрасте и скоро достигшие покойной пристани? Ты скажешь, что они совершили бы многие, а может быть, и великие дела, если бы продолжалась их жизнь. Но Бог не малую предлагает им награду за то, что они лишились жизни по такой причине; иначе Он и не попустил бы ранней их смерти, если бы они имели соделаться великими. Если уже Бог с таким долготерпением попускает жить и тем, которые всю жизнь проводят во зле, то тем более не попустил бы умереть так этим детям, если бы предвидел, что они совершат что-либо великое. Христос для воодушевления и утешения сказал нам: "Не две ли малые птицы продаются за ассарий ( - мелкая монета)? И ни одна из них не упадет на землю без воли Отца Вашего" (Матф. X,29). Этими словами Он хотел показать, что без Его ведома ничего не бывает, но что Он знает все, хотя и не делает всего. Поэтому, говорит, не смущайся и не бойся. Если тот, кто знает ваши страдания и может отвратить их, однако же не отвращает, то без сомнений потому, что промышляет и печется об вас. Так мы должны размышлять и в собственных искушениях и утешаться этим.

Чем можно оправдаться перед Господом, если имеешь приличное состояние и не хочешь с ним расстаться?

Авраам, будучи вызываем Богом из земли в землю, показал такое послушание, что никакие препятствия не могли остановить его, но бежал и спешил, как бодрый юноша, исполнить повеление Божие; мы, напротив, призываемые не из земли в землю, но с земли на небо, не покажем и такого же, как праведник, усердия в послушании, но будем представлять пустые и ничтожные причины, и не увлечет нас ни величие обетований, ни маловажность видимого, как земного и временного, ни достоинство Призывающего, - напротив, обнаружим такую невнимательность, что временное предпочтем всегда пребывающему, землю - небу, и никогда не могущее кончиться поставим ниже того, что улетает прежде, чем появится. Доколе, скажи мне, будем мы показывать такую жадность к собранию денег? Что за умоисступление - каждый день увлекаться этою мучительною страстию и никогда не чувствовать сытости, но быть едва ли не хуже и пьяных? Ибо как эти, чем больше пьют вина, тем более распаляют в себе жажду и тем сильнейший разжигают огонь: так и предавшиеся сильной страсти к деньгам, никогда не успокаиваются, но чем более получают, тем более в них поднимается пламень страсти и разгорается печь. Разве мы не видим, что было с жившими прежде нас, как они, завладев, так сказать, всею вселенною, восхищены были отсюда нагие и без всего, с тем только, чтобы там подвергнуться отчету и наказанию за все? Имение нередко разделяют между собою многие, а грехи, сделанные им из-за этого имения, уносит с собою он один, подвергается за оные мучительному наказанию и ни в чем не находит утешения. Для чего же, скажи мне, так нерадим о своем спасении и о своей душе думаем как о чужой? Не слышишь ли, как говорит Христос: какой выкуп даст человек за душу свою? И еще: какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит? (Мф. 16,26). Что можешь сравнить с душею? Назови всю вселенную, и тогда ничего не скажешь. Ибо какая польза, как сказал Христос, приобрести весь мир, и повредить душе своей, которой ближе к нам нет ничего? И ее-то, столь драгоценную, ее-то, о которой нам надлежало бы столько заботиться, мы оставим в таком небрежении, чтобы она мучилась каждый день, то осаждаемая сребролюбием, то терзаемая невоздержанием, то унижаемая гневом, и различно каждою страстию возмущаемая, - и не приложим об ней, хотя и поздно, никакого попечения? Кто же наконец удостоит нас прощения, или избавит от угрожающего нам наказания? Посему, прошу, доколь еще есть у нас время, омоем скверну ее обильною милостынею, и угасим ею же пламя грехов наших. Ибо сказано: вода угасит пламя огня, и милостыня очистит грехи (Сир. 3,30). И действительно, ни что другое так не может избавить нас от огня геенского, как щедрая милостыня. Если мы будем подавать ее по предписанной заповеди, то есть, не из тщеславия, но по любви к Богу, то в состоянии будем и омыть скверну от грехов наших, и сподобиться Божия человеколюбия.

Чем является милостыня и насколько она важна?

Милостыня есть искусство. Для сего искусства училище находится на небесах, а учитель не человек, но Бог. Если дело всякого искусства состоит в том, чтобы доставить какую-либо пользу; а так как нет ничего полезнее милостыни, то, очевидно, что она есть искусство, и притом лучшее всех искусств. Она не обувь нам делает, не одежду доставляет, не домы каменные созидает, но жизнь вечную приготовляет, из рук смерти исторгает, и в той и в другой жизни прославляет, и созидает нам обители и вечные чертоги на небесах. Она не дает угасать нашим светильникам, ни являться нам на брак в нечистых одеждах, но омывает их и делает чище снега: если будут грехи ваши, как багряное, как снег убелю (Ис. 1,18); она не попускает нам впасть туда, где находится богач, и слышать страшные слова, но ведет нас на лоно Авраама. Каждое искусство имеет нужду в другом; одна только милостыня ничего другого не требует, кроме одного расположения. Если ты скажешь; она требует денег, домов, одежд, обуви, то прочти слова Христовы, сказанные Им о вдовице, и отложи эту заботу. Хотя бы ты был весьма беден, беднее даже тех, которые у тебя просят; но если ты положишь две лепты, то ты все совершил; хотя бы ты дал кусок хлеба, не имея у себя ничего, кроме его, ты все исполнил. Итак посвятим себя сей науке и искусству, и будем упражняться в оном. Оно созидает вечные домы на небесах, научает учеников своих избегать вечной смерти, и дарит им сокровища неистощимые, которые не могут потерпеть вреда ни от воров, ни от моли, ни от тления, ни от времени. Милостыня в будущей жизни еще яснее открывается, по смерти человека более просиявает и обнаруживает свои действия, и не требует труда, и других никаких затруднений не имеет. Она действует во время болезни твоей и в старости, сопровождает тебя в жизнь будущую, и никогда тебя не оставляет. Она делает тебя сильнее философов и ораторов; ибо люди знаменитые по своей мудрости и красноречию имеют у себя многих завистников; а за тех, которые прославили себя милосердием, бесчисленное множество людей приносят молитвы. Те предстоят пред судом человеческим, защищают обиженных, а часто и обижающих: но милостыня стоит пред судом Христовым, и не только защищает, но и самого Судию преклоняет защищать подсудимого и произнести милостивый приговор на него. Хотя бы он был виновен в бесчисленных согрешениях, она венчает его и провозглашает победителем: подавайте, говорит Господь, милостыню, тогда все будет у вас чисто (Лук. 11, 41). Итак, пойдем сами, и поведем детей и ближних наших в училище милосердия. Человек всего более должен учиться милосердию, ибо оно-то и делает его человеком. Многие хвалят человека за милосердие, радость человеку благотворительность его (Притч 19, 22; 20,6). Кто не имеет милосердия, тот перестает быть и человеком. Оно делает мудрыми. И чему удивляешься ты, что милосердие служит отличительным признаком человечества? Оно есть Признак Божества. Будьте милосерды, говорит Господь, как и Отец ваш милосерд (Лук. 6,36). Итак, научимся быть милосердными, как для сих причин, так особенно для того, что мы и сами имеем великую нужду в милосердии. И не будем почитать жизнию время, проведенное без милосердия.

Какое есть утешение потерявшему имущество?

О чем скорбишь ты? О том, что потерял имущество? Но представь тех, которые не имеют даже насущного хлеба, и ты тотчас получишь утешение. И при каждом бедствии не печалься о том, что случилось, а благодари за то, что не случилось. Ты владел имуществом и лишился его? Не плачь о потере, а благодари за то время, в которое пользовался им. Вместе с тем размысли и о том, что хотя ты потерял имущество, но тело твое пока еще здорово, и при бедности ты еще не страдаешь расстройством тела. Или тело твое также потерпело расстройство? И это не край бедствий человеческих. Но еще ты находишься пока в средине их; многие при бедности и телесном расстройстве бывают еще одержимы бесом и скитаются в пустынях; иные терпят другие тягостнейшие бедствия. Не дай Бог нам терпеть все, что можно терпеть! Таким образом, помышляя всегда об этом, представляй тех, которые терпят тягчайшие бедствия, и не скорби ни о чем подобном; когда согрешишь, тогда только сокрушайся, тогда плачь; этого я не запрещаю, а напротив требую; впрочем и тогда - с умеренностию, помня, что есть обращение, есть примирение. Но ты видишь других в роскоши, в светлых одеждах и в великолепии, а себя в бедности? Не на это только смотри, но и на происходящия от богатства неприятности. Богатство имеет только наружность светлую, а внутри исполнено мрака; а бедность напротив. Если бы открылась пред тобою совесть каждого; то в душе бедного ты увидел бы великое спокойствие и безопасность, а в душе богатого смятение, смущение и волнение. Ты скорбишь, видя богатого; а он гораздо больше тебя скорбит, видя того, кто богатее его; сколько ты боишься его, столько же он боится другого, и в этом отношении он ничем не лучше тебя. Видя начальника, ты скорбишь, что ты человек частный и подчиненный? Но подумай о том дне, когда все переменится, и еще прежде того дня представь смятение, опасности, труды, ласкательства, бессонницы и все другие неприятности его. Впрочем все это мы говорим тем, которые не знают любомудрия: если бы ты знал его, то мы могли бы утешить тебя другими высшими побуждениями; но теперь пока нужно представлять тебе побуждения низшие. Итак, когда ты видишь богатого: то представь и того, кто богатее его, и увидишь, что он в таком же положении, как и ты. Затем представь того, кто беднее тебя, и то, сколько людей засыпают голодными, теряют отеческие имения, живут в темнице и каждым день желают смерти. Ни бедность не рождает печали, ни богатство - удовольствия; но то и другое зависит обыкновенно от нашего рассуждения. Начнем снизу и посмотрим. Мусорщик скорбит и сетует, что не свободен от своего, по-видимому, тягостного и бесчестного занятия; но, если освободишь его от этого и доставишь ему достаток в предметах необходимых, он опять станет скорбеть о том, что не имеет более необходимого; если доставишь ему больше, он захочет иметь вдвое и потому будет печалиться не менее прежнего; если дашь ему вдвое или втрое, он опять будет скорбеть, что не имеет гражданского звания; если доставишь ему и это, он будет почитать себя несчастным, что не принадлежит к первым гражданам; получив и это достоинство, будет сетовать о том, что он не начальник; когда сделается начальником, - о том, что не над целым народом; когда над целым народом, - о том, что не над многими народами и т.д. Видишь ли, что сделав даже царем человека низкого и бедного, не избавишь его от скорби, если не исправишь наперед его души, преданной любостяжанию? Благоразумный же человек, хотя бы его низвергли с высоты вниз, не предастся скорби и печали, а будет всегда оглядываться на тех, кто живет хуже него, кто подвержен большим страданиям, и увидит, что сам он гораздо в лучшем состоянии. Как тот, занимающийся очищением мусора, даже сделавшись царем, не найдет спокойствия; так этот даже сделавшись узником, никогда не будет испытывать скорби. Следовательно, не от богатства зависит удовольствие, и не от бедности скорбь, а от того как мы к этому относимся. Как здоровое тело, хотя бы питалось одним хлебом, не подвергается болезням и полнеет; а больное, хотя бы наслаждалось роскошною и разнообразною пищею, тем более слабеет: так обыкновенно бывает и с душею. Малодушные и в неизреченных почестях не могут благодушествовать, а любомудрые и в узах, и в оковах, и в бедности наслаждаются чистым удовольствием. Посему, представляя себе это, будем постоянно взирать на тех, которые ниже нас. Есть и другое утешение, но только свойственное любомудрым и превышающее понятие многих. Какое же? То, что и богатство ничто, и бедность ничто, и бесчестие ничто, и честь ничто, что все это кратковременно и различается одно от другого одним только названием. Кроме того есть еще иное, большее, состоящее в том, чтобы представлять себе будущие страдания и блага, страдания истинные и блага истинные, и отсюда получать утешение. Итак, представляя все это, будем всячески благоустроять себя и никогда не станем скорбеть о вещах случайных... Дабы нам и настоящую жизнь провести с удовольствием, и сподобиться будущих благ.

Уместно ли самооправдание при совершении греха?

Грешить - зло; но еще тягчайшее зло - отпираться по совершении греха. Это в особенности и есть оружие диавола. Так было и с первозданными людьми. Тогда как Адаму следовало признаться в грехе, он слагает вину на жену, а она потом на диавола. Тогда как следовало бы говорить: совершил беззаконие, иные не только не признаются, но еще составляют оправдание. Ибо диавол, зная, что исповедание греха есть избавление от греха, склоняет душу к бесстыдному упорству. Но ты, возлюбленный, когда согрешишь, говори: я согрешил. Нет ничего справедливее такого оправдания. Таким образом ты умилостивишь Бога; таким образом и сам себя сделаешь более медленным на те же грехи. А если станешь отыскивать пустые предлоги и освобождать душу от страха, то усилишь в ней расположение снова предаваться тем же грехам и много прогневаешь Бога. Ни у кого из согрешивших не бывает недостатка в бесстыдных оправданиях. Человекоубийца может сослаться на свою раздражительность, вор на бедность, прелюбодей на похоть, иной на власть; но все это - предлоги неосновательные, не представляющие никакой уважительной причины. Не от них происходят грехи, но от воли согрешающих.

Является ли наша природа причиною грехопадений?

Многие говорят: природа принуждает меня ко греху; я люблю Христа, но природа поставляет меня в необходимость грешить. Если бы в самом деле ты грешил по принуждению и против воли, для тебя было бы еще помилование. Если же ты падаешь от нерадения, тогда не может быть к тебе никакого снисхождения. Впрочем рассмотрим это самое, т.е. что бывает причиною грехов, нужда ли и неволя, или леность и совершенная беспечность? Сказано например: не убий. Какая необходимость, какое насилие делать это? Напротив, чтобы убить, нужно употребить над собою насилие. Кто, в самом деле, из нас, без насилий над собой, решится вонзить меч в гортань ближнего и обагрить кровию свою руку? - Никто. Видишь ли? - напротив, чтобы совершить этот грех, нужно много принуждения и насилия над собою. Бог вложил в нашу природу силу, побуждающую любить других. Всякое животное, сказано, любит подобное себе, и всякий человек - ближнего своего (Сир. 13, 19). Смотри, для добродетель от природы имеем семена; пороки же противны природе; так что, если они более господствуют над нами, то это самое служит признаком нашей беспечности. А что блуд? К нему влечет какая необходимость? Конечно, - скажут, - тиранство похоти. Как так, скажите мне? Разве нельзя иметь жену, и этим уничтожить это тиранство? Но какая-то любовь, скажет мне кто-нибудь, обуяла меня к жене ближнего. Это еще не есть необходимость: потому что любовь не есть дело необходимости, никто не любит по необходимости, а по своему произволению и доброй воле. Иметь совокупление - это, может быть, и необходимость; но любить ту или другую - это уже не есть дело необходимости. И прелюбодеяние не есть следствие стремления к совокуплению, а следствие тщеславия, чувственного раздражения и чрезмерного сладострастия. Что, скажи мне, сообразнее с разумом: иметь ли свою жену - общницу рождения детей, или искать какой-нибудь неизвестной? Разве не знаете вы, что самые совокупления производят содружество? Итак блуд не есть дело природы. Я не обвиняю вожделения, но вожделение дано нам для брака и для деторождения, а не для распутства и растления. И законы гражданские, как известно, снисходят к преступлениям невольным. Но греха собственно нет ни одного, который бы проистекал из необходимости, но все они зависят от злоупотребления воли. Бог не так создал природу, чтобы необходимо должно было грешить; если бы это было так, тогда не было бы и наказания. А о том, что действительно делается по необходимости и принуждению, мы не заводим и речи, и Бог не взыщет за это, потому что Он человеколюбив и благ. - Что, воровство не есть ли дело необходимое? Да, скажут, к нему принуждает бедность. Нет, бедность заставляет трудиться, а не красть; таким образом она производит противное. Воровство происходит от лености; бедность, по обыкновенному порядку, должна производить не леность, а трудолюбие; посему воровство есть следствие нерадения. Заметь это! Притом, скажи мне, что труднее, что неприятнее, проводить ли ночи без сна, проламывать стены, бродить во тьме, постоянно тревожиться и готовиться к убийству, дрожать и умирать со страху, или ежедневно посвящать себя труду, и вместе с удовольствием наслаждаться безопасностию? Конечно, последнее легче! И поелику оно легче; то большая часть людей и решаются лучше на него, чем на первое. Видишь ли, что добродетель сообразна с природою, а порок противен ей, как болезнь и здоровье. Еще: какая например необходимость заставляет лгать и божиться? Никакой нет необходимости, никакой неволи; но мы это делаем по доброй воле. Нам не верят, - скажете вы, - не доверяют на столько, на сколько бы мы хотели. Но должно стараться приобретать доверие более своим поведением, чем клятвами. От чего, скажи мне, одним мы не верим и тогда, когда они клянутся, а других считаем людьми, заслуживающими доверие и без клятвы? Значит, в клятвах нет никакой необходимости. Если бывает, что иной говорит другому: я тебе верю, говорит, и без клятв, тебе же не верю, не смотря на твои клятвы: - то значит, что клятвы излишни, и более производят недоверие, чем доверие. Кто склонен к клятвам, тот, нельзя сказать, чтобы делал честь своему благородству и характеру. И кто решительно при всяком случае употребляет клятву, тот никогда не имеет в ней настоятельной нужды; между тем кто никогда не прибегает к клятве, тот может извлечь из ней пользу. Может быть, клятва нужна для уверения других? Нисколько! Мы видим, что не клянущиеся пользуются большим доверием. - Еще: есть ли какая-нибудь необходимость досаждать другим? Конечно, скажешь. Внутренний жар возбуждается, воспламеняется и не дает душе покоя. Нет, не от внутреннего жара происходит, о человек, досада, а от малодушия! Если бы досада происходила от сердечной горячности, то все бы досаждали, и непрестанно бы досаждали. Мы имеем горячность в сердце не для того, чтобы досаждать ближним, но чтобы обращать согрешающих, чтобы восставать самим по падении, чтобы не быть ленивыми. Внутренний жар вложен в нас, как некоторое жало, чтобы мы выказывали его против диавола: чтобы с силой отражали его нападения; а не для того, чтобы нам восставать друг против друга. Мы имеем оружие не для того, чтобы воевать с самими собой; а чтобы употреблять оное в войне с неприятелем. Ты гневлив? Будь таков по отношению к своим грехам; бичуй свою душу, свою совесть, будь строгим и грозным судьей и карателем своих собственных грехов. Вот польза гнева; для сего-то Бог и вложил в нас способность гневаться. Еще: лихоимство бывает вследствие ли необходимости? Нет! Какая нужда, какая сила, скажи, понуждает грабить? Бедность заставляет, - скажешь ты, - и страх не иметь самого необходимого. Но поэтому-то самому тебе и не должно быть лихоимцем; богатство, приобретенное неправдой, непрочно. Ты делаешь то же самое, как если бы кто-нибудь, быв спрошен: для чего это он на песке основывает себе дом? отвечал: чтобы укрыться от холода и дождя. Но для этого-то именно и не следовало бы ставить дом на песке; потому что тогда дождь, бури и ветер скоро могут разрушить его. Посему, если хочешь разбогатеть, то не лихоимствуй; если хочешь оставить детям богатство, приобрети богатство честное, - если бывает такое богатство!

Почему Господь медлит исполнять наши прошения?

Господь, желая более прославить праведников, медлит исполнять их прошения и свои обетования. Поскольку Он много печется о своих рабах: то не просто хочет оказывать им свои благодеяния, но вместе хочет и прославить их, и сделать веру их для всех очевидною. И дабы ты знал, что Бог не только желает благодетельствовать и подавать свои дары, но и всегда хочет принимающих эти дары соделывать более славными, смотри, как Он сделал это с Хананеянкою, как бы медля и уклоняясь внять ее прошению, но это для того именно, чтобы и ее саму сделать известною во всей вселенной. Когда она пришла, умоляя и говоря: помилуй меня, Господи, Сын Давидов, дочь моя жестоко беснуется (Матф. 15,22), то благоутробный и человеколюбивый, и всегда предваряющий наши прошения, Господь не удостоивает ее даже ответа. И ученики Его, не зная того, что будет, и как Господь сам печется о жене, не отвечает же ей только потому, что не хочет оставить в неизвестности ее достоинства, - ученики, говорю, как бы более имея сострадания, приступивши просили Его: отпусти ее, потому что кричит за нами, как бы выражая тем, что для них, уже несносна стала ее докучливость. Отпусти ее, говорят, не потому, что она столь несчастна, или что ее прошение дельно, но потому, что кричит в след нас. Что же Господь? Желая и ее достоинство мало по малу открыть, и их научить, как мало они постигают Его человеколюбие, дает такой ответ, который мог бы и ее сердце поразить, если бы она не имела твердости духа, пламенного желания и сильной ревности, и их ходатайство за нее остановить. Я послан, говорит Он, только к погибшим овцам дома Израилева (Матф. 15,24). И действительно, ученики после сего уже перестали молить Его за жену; но она не предалась унынию: напротив стала еще прилежнее молить Его. Ибо такова душа скорбящая и с горячим усердием приступающая: она не обращает внимания на то, что говорят, но об одном только думает, как бы достичь того, о чем она старается, как именно сделала и эта жена. Ибо услышав те слова, она, как говорит Писание, снова кланялась Ему, говоря: помилуй меня, Господи (ст. 25). Она знала благоутробие Господа, потому и употребила такую настойчивость. Посмотри же опять, как премудр Господь, и как дивно устрояет Он ход дела: и теперь Он не преклоняется, но дает ответ еще более резкий и суровый. Он знал твердость духа жены и хотел, чтобы она не тайно получила благодеяние, но чтобы и ученики из этого события узнали причину Его медлительности, и все другие научились, как велика сила неотступной молитвы, и как высока добродетель жены той. Потому говорит Спаситель: не хорошо взять хлеб у детей и бросить псам (ст. 26). Заметь здесь постоянство жены, как она, пылая огнем ревности и одушевляясь верою в Бога, терзаясь, так сказать, своею утробою от великой скорби о своей дочери, не отвращается от жестокого слова, но, услышав название пса, и то сносит и признает себя такою, желая спастись от бессмыслия псов, и сопричислиться к лику сынов. Итак, выслушай слова жены, чтобы узнать, какой был плод от того, что Бог медлил исполнить ее прошение. Ибо жестокость слов, сказанных ей, не только не отдалила жену, но возбудила еще к большей ревности. Услышав те слова, она говорит: так, Господи! но и псы едят крохи, которые падают со стола господ их (ст. 27). Видишь, для чего Господь медлил доселе? Для того, чтобы из слов жены мы узнали всю силу ее веры. Ибо смотри, как Господь тотчас же восхвалил и увенчал ее, говоря: о женщина! велика вера твоя (ст. 28). По истине великая вера - видеть, как Господь не один, или два раза, но многократно отвергает прошение, и не придти в уныние, не отступить, но неослабно призывать Господа, и преклонить Его к исполнению прошения. Итак, да будет тебе, говорит, по желанию твоему (ст. 28). Видишь ли, как Тот, Кто прежде не удостоил ее ответа, теперь с похвалою подает ей свои дары? Ибо не просто внял ее прошению, но прославил и увенчал ее. Словом: о женщина, Он показал, как Сам удивился ее вере, и словами - велика вера твоя, открыл нам ее богатство. Потом говорит: да будет тебе по желанию твоему. Сколько хочешь, сколько желаешь, столько и даю тебе; твое неотступное прошение показывает, что ты достойна его исполнения. Видите теперь твердость жены? Видите причину, почему медлил Господь и для чего отлагал исполнение прошения, - для того, чтобы сделать ее более славною.

Как стать добродетельным?

Не так непристойно человеку быть нагим по телу, сколько быть обнаженным от добродетели. При телесной наготе его непристойное положение видят такие же рабы, а там - это видит Господь и Ангелы. Скажи мне, если бы ты увидел кого-нибудь идущего нагим по площади, не оскорбило ли бы это тебя? Что же сказать о тебе, когда ты ходишь без одежды добродетели? Как простит нас Бог, если мы погубим эту одежду? Когда дьявол увидит кого-нибудь обнаженным от добродетели, тотчас марает и чернит его лице, наносит ему раны, делает и еще большие насилия. Обнажим себя от денег, чтобы не обнажиться от праведности. Одежда, состоящая в деньгах, повреждает одежду оправдания: это одежда из терний, и таковы эти терния, что чем больше мы покрываемся ими тем более совлекаемся истинной одежды. Чувственные удовольствия также лишают нас этой одежды: ибо они суть огонь, а такой огонь сожигает сию одежду. Богатство есть также моль: и как моль поедает все и не щадит даже шелковых одежд, так и богатство не щадит нашей истинной одежды. Итак, оставим все это, дабы нам быть праведными, дабы облечься в нового человека (добродетелей). Не оставим у себя ничего ветхого, ничего преходящего, ничего тленного. Добродетель нетяжела, не неудобоисполнима. Не видишь ли тех, которые проводят жизнь в горах? Они оставляют и свои домы, и жен, и детей, и все свои занятия, и, удалившись из мира, облекаются во вретище, заключают себя в тесной келье и на этом не останавливаются, но изнуряют себя постом и постоянным голодом. Если бы теперь я вам предложил все это, не отказались ли бы все вы от этого предложения? Не назвали ли бы такого дела трудным? Но я не говорю, что вы непременно обязаны это делать. Я только желаю этого и отнюдь не поставляю своего желания законом для вас. Даже что скажу еще? Пользуйся и ваннами, имей попечение и о теле, ходи и на площадь, имей у себя дом, имей и слуг, употребляй и яства и напитки: изгони только отовсюду корыстолюбие. Ибо оно составляет грех, когда выходит из надлежащих границ законного приобретения. Итак корыстолюбие - не что иное, как грех. И смотри: когда наш дух возмутится больше надлежащего, тогда, выйдя из себя, мы начинаем злословить; тогда во всем поступаем несправедливо, и с любовию к телу, к деньгам, к славе и ко всему другому. И не говори мне, что отшельники имели особенные силы к такой строгой жизни: ибо многие гораздо тебя слабее и богаче и изнеженнее вступили в эту суровую и скорбную жизнь. И что говорю я о мужах? Девы, еще не достигшие двадцатилетнего возраста, проводившие все время в своих покоях, воспитанные в неге, почивавшие на мягком ложе, пропитанные благовониями и дорогими мастями, нежные по природе и еще более сделавшиеся изнеженными от этих усердных об них попечений, не знавшие в продолжение целого дня другого занятия, как только - украшать свою наружность, носить на себе золотые уборы и предаваться сластолюбию, не делавшие ничего даже сами для себя, но имевшие у себя множество приставленных к ним прислужниц, носившие на себе одежды и мягкие покрывала, постоянно наслаждавшиеся запахом роз и подобных благовоний, - эти девы, быв внезапно объяты огнем Христовым, оставили всю эту роскошь и пышность и, забывши о своей изнеженности, о своем возрасте, расстались со всеми этими удовольствиями и, подобно храбрым борцам, вступили на поприще подвигов. И, по-видимому, я хочу сказать нечто невероятное, однакож это истинно. Именно я слышал, будто эти столь нежные девы достигли такой строгости в жизни, что надевали на свои нагие тела самые грубые власяницы, что ноги их оставались босыми, и они имели своим ложем тростниковые прутья; преимущественно же большую часть ночи они проводили без сна и уже не думали больше ни о благовонных мастях, ни о чем-либо другом из прежних прихотей, и даже оставляли в небрежении свою голову, обыкновенно составляющую особенный предмет их попечений, так что волоса заплетали просто и как-нибудь, лишь бы не нарушить благопристойности. Трапеза у них бывает только вечером, трапеза, на которой нет ни трав, ни хлеба, а только семидал, бобы, горох, елей и смоквы. Постоянно они заняты прядением шерсти и имеют еще занятия, гораздо труднейшие, чем какие имеют дома у них служанки. Именно: они взяли на себя труд лечить тела больных сестер, носить их одры, умывать им ноги. Многие из них занимаются и приготовлением пищи. Такую имеет силу огонь Христов! Так благое произволение превышает самую природу! Однакож ничего такого я не требую от вас, потому что вы хотите, чтобы жены опередили вас в подвигах добродетели. По крайней мере, делайте то, что не трудно. Удержите свою руку от непозволенного, удержитесь от бесстыдных взглядов. Что в этом трудного, скажи мне? Что тяжелого? - Будьте справедливы, никому не делайте обиды ни бедный, ни богатый, ни продавец, ни наемник. Ибо и между бедными могут происходить взаимные обиды. Разве не видите, какие они производят между собой раздоры и все разрушают? - Вступай в брак, имей детей: сам Павел давал наставления ведущим брачную жизнь и писал к ним. Велик девства подвиг, высока скала та, так что высота ее близка к небу, и ты не в состоянии подняться до нее? Имей же хотя меньшее и достигни нижайшего. Ты не можешь раздать своих денег? Не похищай же хотя чужих и не обижай других. Ты не можешь поститься? Не предавайся же, по крайней мере, сластолюбию. Ты не можешь лежать на тростниковом ложе? Не устрояй же, по крайней мере, себе одров обитых серебром, но употребляй одр простой и ложе, сделанное не на показ, а для отдохновения, равно не устрояй одров и из слоновой кости: стесняй себя. Для чего наполняешь корабль своим неисчетным имуществом? Если будешь вести скромную жизнь, то не будешь бояться ничего, ни зависти, ни воров, ни козней. Ибо ты богат не столько деньгами, сколько заботами: изобилуешь не столько стяжениями, сколько беспокойствами и опасностями. Я не говорю: прислуживай больному; прикажи, по крайней мере, это своему слуге. Видишь ли, как это не тяжело? Иначе как могли бы так далеко превзойти нас в этом слабые девы? Устыдимся, прошу вас, того, что в мирских делах мы нигде им не уступаем, ни в войне, ни в боях; а в духовных подвигах они успевают больше нас, первые похищают награду и воспаряют на большую высоту, подобно орлам; а мы подобно галкам, постоянно находимся внизу около дыму и чадных паров. Ибо подлинно свойственно галкам и жадным до лакомств псам - постоянно думать о поварах и приготовлении яств. Послушай о древних женах; то были великие жены, великие и достойные удивления, каковы: Сарра, Ревекка, Рахиль, Деввора, Анна и те, которые жили при Христе. Но они никогда не превосходили своих мужей, а занимали второе место за ними. А теперь напротив: жены превосходят и затмевают нас! Мы занимаем место головы, и ужели над нами должно одержать верх тело? А в чем женщины имеют преимущество, то уже не обще у них с мужчинами: я разумею - скромность, теплоту души, стыдливость, любовь ко Христу. Почему же, говорят, Апостол возбранил им учительское седалище? И это знак того, что находится большое расстояние между ними и мужами и что жены имели тогда великий дух. Ибо, скажи мне, следовало ли бы приступать женам к этому делу в то время, как учили Павел и Петр и те святые мужи? А ныне мы дошли до такого зла, что оказывается естественным вопрос, почему жены не занимаются учительством? Таким образом мы снизошли на степень их немощной природы. Я сказал это не потому, чтобы желал возвысить их, но чтобы возбудить стыд в нас, и нас научить, нас побудить к тому, чтобы мы снова приняли принадлежащее нам начальство, не в смысле преобладания, но в смысле попечения и руководства, в смысле преуспеяния в добродетели. Ибо таким образом тело будет иметь приличное благоустройство, когда будет иметь лучшего правителя над собой. И да будет дано всем, как женам, так и мужам, пожить согласно с волею Божиею, дабы всем нам сподобиться в тот страшный день милосердия Владыки и получить обетованные нам блага во Христе Иисусе Господе нашем.