Главная »

1... 2... 3... 4... 5... 6... 7... 8... 9... 10... 11... 12
Сперва, как полагается, начнем с определения.

Ты определяешь свободную волю так: «Что касается нас, то под свободной волей мы здесь понимаем силу человеческого желания, при помощи которого че-ловек может приблизиться к тому, что ведет к вечному спасению, или же от-вратиться от этого». Ты, конечно, мудро поступаешь, давая одно лишь голое определение, без каких бы то ни было подробностей, как это принято у дру-гих, потому что ты опасаешься, как бы ненароком не потерпеть тебе корабле-крушения. Поэтому я вынужден рассуждать о частностях. Конечно, если посмотреть строже, само это определение шире, чем определение. Софисты назвали бы такое определение порочным, поскольку ясно, что определение не полностью соответствует определяемому. Потому что выше мы показали, что свобода воли не присуща никому, кроме одного только Бога. Может быть, ты прав, наделяя человека какой-то волей, но наделять его свободной волей в делах божественных — это чересчур. Потому что слова «сво-бодная воля», по мнению всех, способных это услышать, означают, собственно, то, что человек, не сдерживаемый никаким законом или повелением, может со-вершать и совершает по отношению к Богу все, что ему заблагорассудится. Ведь не скажешь ты о рабе, что он свободен, если тот действует по приказу господина. Еще менее можно назвать свободным человека или ангела, которые настолько зависят от Бога (о грехе и о смерти я не говорю), что ни одного мгновения не могут прожить, действуя своими собственными силами. Следовательно, здесь сразу же с самого начала противоборствуют опреде-ление номинальное и определение, которое требуется именно для этого дела271, потому что слово значит нечто другое, отличное от того, как понимают это дело. Вернее было бы говорить о «переменчивой воле», или о «непостоянной воле». Ибо Августин, а за ним софисты умалили славу и доблесть этого слова «свободный», нанесли ему ущерб, сказав о переменчивости свободной воли. Но — дабы не морочить нам людей пустыми и напыщенными словами — мы должны, как это думает Августин, говорить по определенному правилу, трезво сохраняя за словами их смысл. Кто учит других, тому надо говорить просто и по существу дела, не пытаясь переубедить напыщенностью слога и риторическими фигурами. Однако, чтобы не показалось, будто нам приятна борьба из-за самого слова, мы намерены простить этот грубый и опасный промах, когда полагают, что свободная воля — это то же самое, что и переменчивая воля. Мы намерены простить Эразму еще и то, что силу свободной воли он делает свойством человеческим (словно ангелам вовсе не присуща никакая свободная воля), потому что в этой своей книжице он решил говорить только о свободной воле людей. В противном случае определение было бы уже определяемого. Переходим к тем частям, на которых все держится. Одни из них достаточ-но ясны, другие страшатся света — будто сами знают за собой какую-то вину, — и потому их не следует определять понятнее и яснее. Но определять темно — все равно что вовсе не определять. Вот эти слова понятны: «сила человече-ского желания». И еще: «при помощи которого человек может». И еще: «к веч-ному спасению». Однако вот эти слепые андабаты 272: «приблизиться», «к тому, что ведет». И еще: «отвратиться». Что следует понимать под словом «отвратиться», а также под словом «приблизиться»? Что такое то, что «ведет к вечному спасению»? Что значат эти слова? По-видимому, я здесь имею дело с настоящим Скотом или же с Геракли-том273 и мне приходится проделывать двойную работу. Сперва надлежит ощупью, осторожно отыскать противника в яме или где-то в потемках (а это опасно, для этого нужна смелость и отвага) — ведь если я не найду, то получится, что я воюю с призраками274 и бью воздух во тьме275. Потом, наконец, когда я его выведу на свет, — а к тому времени я уже устану от поисков — мне еще предстоит с ним драться на равных. И вот я думаю, что «сила человеческого желания» обозначает власть, возможность, способность или свойство хотеть или не хотеть, выбирать, пренебрегать, одобрять, отвергать — вообще делать что-то по желанию. Но я себе не представляю, как эта сила может «прибли-зиться» или «отвратиться». Она может только хотеть или не хотеть, выбирать или пренебрегать, одобрять или отвергать, т. е. выполнять действия воли. Потому что мы полагаем, что эта сила — нечто среднее между самой волей и ее действием, то, при помощи чего сама воля вызывает действие хотения или не-хотения, при помощи чего вызывается само действие хотения или нехотения. Ничего другого здесь нельзя ни предположить, ни придумать. Если я заблужда-юсь, то в этом вина автора, который дал такое определение, а не моя, когда я это разбираю. Правильно полагают юристы, что речь того, кто говорит темно (при том, что он мог выразиться яснее), следует истолковывать против говорящего276; хотя здесь я хочу пренебречь моими современниками со всеми их тонкостями277. Для научения, для понимания следует говорить просто. Под словами «то, что ведет к вечному спасению» я разумею слова и дела Божии, которые даны человеческой воле, чтобы она к ним приближалась или от них отвращалась. Под «словами Божиими» я понимаю как закон, так и Еванге-лие. Закон требует дел, Евангелие — веры. Потому что нет ничего другого, что вело бы к Божией благодати и к вечному спасению, кроме слова и дела Бо-жиего; милость же или дух — это и есть та самая жизнь, к которой ведут нас слово и дело Божии. Однако эта жизнь и вечное спасение — вещи для человеческого разума не-постижимые, как это подтверждает Павел в Первом Послании к коринфянам сло-вами из Исаии: «Глаз того не видел, ухо не слышало и не приходило на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его»278. Потому что слова «и жизнь веч-ную» числятся среди самых важных в нашей вере. А какое значение имеет при этом свободная воля, об этом свидетельствует Павел в Первом Послании к ко-ринфянам, глава вторая: «А нам, — говорит он, — Бог открыл это Духом Свя-тым»279. Иными словами, если бы Дух не открыл, то сердце человеческое ничего об этом и не знало бы, и не ведало. И нет там ничего про то, что оно может приближаться или же отвращаться. Взгляни на человеческий опыт! Посмотри, что думали о вечной жизни и о воскресении умнейшие из язычников. Разве там не было так, что, чем более выдающимся умом они обладали, тем смешнее казались им воскресение и жизнь вечная? Разве даже греки — умнейшие философы — не называли Павла суесловом и проповедником чужих божеств, когда он учил в Афинах?280 Порций Фест в Дея-ниях кричал, что Павел безумен, раз он проповедует вечную жизнь281. А что вякает об этом Плиний в седьмой книге своего сочинения?282 Что говорит Луки-ан, такой талант! Неужели все они были дураками?! Вплоть до сегодняшнего дня многие люди — чем они умнее и просвещеннее, тем более они над этим сме-ются — полагают, что все это — басни, и говорят об этом открыто! Потому что в глубине души вообще ни один человек — если только нет в нем Святого Духа — не знает о вечном спасении, не верит в него и не желает его, даже если на словах и в своих книгах он об этом рассказывает. Как хотелось бы мне, мой Эразм, чтобы в нас с тобой не было подобной закваски! Ведь в этом деле так редко встречается благочестивое сердце!