Вопрос о власти

"Когда Он ходил в храме, подошли к нему первосвященники и книжники и старейшины, и говорили Ему: какою властью ты это делаешь? И кто тебе дал власть делать это?" (Мк 11:27-28)

Последний час приближался. Буря, которая с первых дней служения Иисуса Христа, глухо рокотала и постепенно поднималась, закрывая небо багровой завесой, шла разразиться над головой Святого и Праведного. Народные страсти и предрассудки соединялись с вероломной ненавистью, с учеными махинациями священников и книжников, и это ужасное сборище криводушия, беззакония, неправды готовилось заявить себя в криках и угрозах смерти, которые от претории и до вершины Голгофы должны были покрывать голос Великого Свидетеля истины. Христос должен был умереть, но только для того, чтобы восторжествовать в самом своем поражении и чтобы в крови креста освятить свое вечное царство над человеческими душами и над всем миром.

Последние Его столкновения с священниками были в храме, этом седалище теократии. Здесь на другой день после входа в Иерусалим они предложили Ему этот вопрос о власти, о котором я желаю с вами сегодня побеседовать.

Вошедши в святоё город, Иисус Христос прежде всего пришел в дом Божий. Там ожидало Его печальное зрелище. За три года пред этим, когда Он в первый раз после своего крещения туда вошел, Он очистил храм, изгнавши из него продавцов (Ин 2:14), но старые привычки скоро опять взяли верх, снова торгаши наполнили преддверия язычников. Стада быков и овец оскверняли наружные дворы и галереи святилища. Благодаря толпе пилигримов, которых считали сотнями тысяч, торговля была громадная и повсюду слышны были резкие голоса продавцов животных и менял. Эти последние с наследственной жадностью евреев, хватались за этот случай, чтобы сделать учет с наличных денег, которые со своими языческими изображениями не могли служить данью для храма и должны были быть выменяны на то, что называли полсиклем святилища (Исх 30:15). Взволнованный видом этого базара и хорошо зная, что священники потворствовали этой постыдной торговле, Христос взял связку веревок, прогнал стада и продавцов, поражая их словами пророка: - "Мой дом всеми народами будет называться домом молитв; вы же сделали из него вертеп разбойников" (Ис 56:7). Таковы были величие Его вида и святость Его речи, что никто не осмелился ему противиться. Толпа отступила, священники остались смущенными и немыми и, между тем, как эта шайка торгашей с яростью в сердце шла продолжать свою торговлю на несколько шагов дальше, Христос в тишине храма исполнял свое служение милосердия, исцеляя несчастных, которые собирались сюда со всех сторон.

Должен ли я напоминать вам, братья мои, что это великое зрелище очищения храма имеет вечное значение. Каждый век видел торгашей, наполняющих святое место. Но насколько церковь выше храма израильского, настолько же профанация ее имеет более отталкивающий и постыдный характер. Никогда в Израиле не торговали духовными милостями. Никогда там не продавали прощения Бога. Вероломцам Нового Завета досталось совершить этот скандал и вы знаете, до чего некогда дошла постыдная торговля индульгенциями. Увы! жалуются, что разрушено единение христианского мира, что разодрали нешвенную ризу Христа. Но кого следует обвинять, как не тех, которые в ХVI веке обратили Европу в огромный религиозный базар и выставили тариф всем порокам и всем прощениям? Кричат о соблазне реформации и о безнравственности учения о спасении (даровом) чрез веру. Но в Иерусалиме также был громадный скандал при виде Спасителя с бичом в руках, выгоняющего торгашей и их соучастников священников. Беспримерное унижение поражало людей, пользующихся всеобщим почетом. Нужен был этот великий пример, чтобы предостеречь христианскую совесть, чтобы напомнить ей, что спасение есть милость Божия и что торговля святыми вещами есть мерзость пред Богом.

Зрители очищения храма от торгашей не произнесли ни слова, но ночью они собираются, толкуют и на другой день посылают к Христу депутацию. Ее составляют священники, книжники, члены Синедриона. Они приступают к Нему с лицемерною покорностью. Они старательно остерегаются упрекать Его за вчерашнее Его поведение, потому что впечатление, произведенное Его поступком, было слишком велико, чтобы можно было его разбирать. Для них, людей традиции и легальной казуистики, есть один вопрос, который может быть поставлен. Дело идет не об том - хорошо ли сделал Христос, но в силу какой власти Он так действует: - "Какою властью Ты делаешь эти дела и кто дал Тебе эту власть?"

Ответ Христа возбуждает удивление. Невозможно было бы найти другой ответ такой искусный и который бы осветил более ясно мысль противников. За три года пред этим великий проповедник раскаяния привел в движение всю иудею. Народ стекался к берегам Иордана, чтобы принят крещение; никто не осмеливался публично высказать сомнение в божественной миссии Иоанна Крестителя. Святость его речи, твердость его свидетельства и потом героическое величие его смерти освятили его навсегда в глазах Израиля. Фарисеи и священники следовали также за народными толпами и представлялись разделяющими их энтузиазм. Между тем ни для кого не было тайной, что они не верили, что Иоанн Креститель послан от Бога. Его страшное проклятие: "порождение ехидны", еще раздавалось в их ушах. Это была одна из тех обид, которые не забываются никогда.

Легко понять, в какую безвыходную дилемму поставил их Спаситель, сказавши им: "в свою очередь я вам предложу вопрос: Иоанн Креститель был ли послан от Бога, или он имел только простую человеческую власть?" Они задумываются и между собою рассуждают так: "Если мы скажем, что он послан от Бога, то Иисус нам скажет, - отчего же вы не поверили его крещению? Если же мы скажем, что его миссия не имела в себе ничего божественного, то народ побьет нас камнями". Таким образом, решившись не скомпрометировать себя, они ответили Христу: - "Мы этого не знаем".

Братия! В еврейском талмуде есть удивительная поговорка: "приучай твои губы говорить: я не знаю". Великое дело, - осмеливаться признаваться в своем невежестве и это часто - первое условие для достижения истины. Но, знать и не говорить - это тоже, что держать истину в плену, это значит добровольно душить истину трусостью или лицемерием.

Рассмотрим теперь поближе требование фарисеев и то, что мы должны думать об этом великом вопросе о власти.

Есть нечто справедливое и законное в словах врагов Христовых. Идея божественного откровения неразрывно связана с идеей о власти. Если не предполагать, что религиозная истина родится естественным образом в человеческой душе и что она сама по себе доходит до человеческого сердца, то надо допустить, что она приходит свыше, что она нисходит к человечеству от Бога. Если говорит Бог, то Он говорит с властью. Эта власть не имеет ничего насильственного и произвольного, она не уничтожает человеческой свободы, она не презирает нашего разума, она не оставляет не признанным нашего сердца. Она будет властью святою и убедительною, она будет освобождать вместо того, чтобы порабощать. Все это мы знаем, потому что веруем в Евангелие и потому что Евангелие есть высшее приношение, которое когда-нибудь было сделано свободе человеческой души. Но все это не помешает власти быть властью и дать себя узнать по ее неподражаемому выражению. Евангелие не есть продукт усилий человека читающего и лепечущего по складам божественные дела; это не выражение человеческой науки, исследующей тайны, которые ее превышают: это ответ Бога на нужды наших душ, говорящий человеку только то, что он должен знать, чтобы спастись и жить свято, это откровение, достойное удивления как в том, чего оно не говорит, так и в том, что оно утверждает; это свет, который показывается, но не доказывается.

Вот почему Св. Писание так сильно настаивает на том, что никто не имеет права призываться к должностям священника или пророка и принимать на себя роль, которая не дана ему свыше. В отношении ветхозаветного священства это не возбуждает никакого сомнения. В Новом Завете священство доступно всем, но тот факт, что все верные получили помазание свыше (Ин 2:20), и что это помазание должно научить их всему (Ин 2:27), не уничтожает другого факта, что истина открыта вовне: "Иисус Христос, говорит апостол Павел, одних поставил апостолами, других пророками, иных пастырями и учителями (Еф 4:11). Таким образом, в церкви есть божественное откровенное слово, которое составляет власть, и это слово, которое в апостолах имело свое подлинное выражение, должно иметь в священстве свой естественный орган. Личное озарение делается мечтой, если оно думает стать выше божественного откровения.

Последуем дальше в этих размышлениях. Бог, давший людям откровенную истину, в тоже время дал учреждения, ее сохраняющие. Ему угодно было, чтобы истина доходила до людей чрез посредство людей. Те, которые видят в религии только личность, поставленную в соприкосновении с Священным Писанием, забывают, что это Писание не упало с неба, что книги, его составляющие, были написаны людьми, сохранены людьми, признаны людьми, переведены и объяснены людьми. Бог подчинил истину всем обыкновенным условиям человеческих судеб. Подобно тому, как плоду Он часто дает грубую и твердую оболочку, над которой нужно потрудиться, чтобы вкусить самого плода, Он предоставил самому обществу толковать и распространять истину. В Ветхом Завете это было делом теократии, связью и главой которой было священство; в Новом Завете - это делает церковь.

Но здесь, братия, весьма важно различать божественную истину от учреждений, назначенных ее сохранять. Власть первой - прямая; власть вторых - заимствованная. Последняя зависит от первой, которая никогда не будет зависеть от последней.

Какая цель религиозных учреждений? Мы только что сказали: сохранять религиозную жизнь. Иисус Христос сказал нам об этом глубокое и определенное слово: "суббота сделана для человека, а не человек для субботы". Вы можете его приложить ко всем божественным повелениям. Учреждение необходимо, но под точным условием не заглушать жизнь, которую оно должно сохранять. Если власть учреждения поставлена выше власти самой истины, если форма поставлена выше основания, то это есть извращение божественного порядка.

Два примера, извлеченные из Библии, покажут истину этого положения.

Ветхий Завет есть эпоха духовного несовершеннолетия; апостол Павел очень ясно этому учит. Прежде него Иисус Христос объяснял, что наименьший из христиан был бы наибольшим из величайших пророков Ветхого Завета (Лк 7:28). Св. Павел говорит об опеке, под которую был поставлен Израиль. Эта опека была осуществляема священством, чрез которое только Израиль имел доступ к Богу. Священство существовало как учреждение божественное. Никто не мог своевольно взять его должностей. Осия был поражен проказой за то, что хотел отправлять должность священника.

Священник был уполномоченным исполнителем божественного закона. "Приди к священникам, к левитам и к судье, который будет в эти дни, сказал Моисей, и спроси их, и они скажут тебе, как рассудить. И поступи по слову, какое они скажут тебе. А кто поступит так дерзко, что не послушает священника, стоящего там на служении пред Господом Богом твоим, или судьи, тот должен умереть" (Вт 17:9-12). Вот нормальный порядок. Между тем, Бог никогда не порабощал истину откровения учреждению священства. Многие слова Писания напоминают Израилю, что все его сыны суть священники. Отец, глава семейства, остается также хранителем и толкователем божественного слова; он должен объяснять его своим детям. Наконец, и это всего многозначительнее, могут придти времена, "когда священники не будут более знать закон" (Иез 7:26), когда священники будут неверующими, нечестивыми и развратными. Что делает тогда Бог? Он избирает себе пророка. Этот пророк почти никогда не был священником, часто он происходил из среды народа, никогда не получал посвящения и не был никем посылаем. Между тем, он имел свою власть, иногда засвидетельствованную чудесами, а чаще всего силою и свойством самого учения. Его должны были слушать, потому что он мог сказать: "слово Предвечного на мне".

Второй пример из Нового Завета. Здесь мы пред лицом другого учреждения - апостольства. Апостолы прежде всего самоличные свидетели жизни, характера и учения Иисуса Христа. Они были избраны из тех, которые непосредственно следовали за Ним в Его служении. Они Его видели и слышали ежедневно. Поэтому их миссия не имеет себе равной и они суть воистину основание церкви, коей краеугольный Камень есть Христос. Апостольство есть учреждение божественное.

И между тем в первенствующей церкви есть человек, который хотя не был в числе двенадцати, но имеет неотъемлемое право на звание апостольское. Он полагает, что он ни в чем не был ниже тех, которые носят это звание. Он может сказать, что трудился более, чем все они (2Кор 11:5 и след.). Этот человек есть апостол Павел. Однажды он оказался в борьбе с апостолом Петром, который поступал неправильно. Первый признавши, что язычники могли быть принимаемы в церковь, он отказался садиться за стол с этими новообращенными христианами. Его поступок, имевший характер публичного поучения, глубоко поколебал души верующих. Апостол Павел публично его подверг порицанию и в этот день спас истину (Гал 2:11). И так, выше учреждения апостольского есть божественное слово, верным истолкователем которого в этот день явился апостол Павел. Итак, Бог не связан абсолютно своими учреждениями.

Впрочем, сам апостол Павел выражается об этом с неотразимой силой и ясностью. Он ставит свидетельство апостольское выше личности апостолов. Он пишет к Галатам: "Но если бы даже мы, или Ангел с неба стал благовествовать вам не то, что мы благовествовали вам, "да будет анафема" (1:8). Слышите ли вы? Хотя бы это был сам он, апостол, избранный, призванный, утвержденный самим Богом в апостольстве, нужно было бы изречь анафему, если бы он возвещал другое Евангелие, кроме Евангелия любви Божией.

Эти тексты ясны и положительны. Все софизмы мира[1] не ослабят их силы. Они доказывают, что каково бы ни было значение самого апостольства, это значение всецело основывается на словах, которым апостольство служит только средством для выражения.

Из всего нами сказанного, очевидно, вытекает следующее заключение: есть божественные учреждения, необходимые для сохранения истины. В Ветхом Завете это было священство; в Новом Завете это суть апостольство, церковь, священство. Эти учреждения имеют свою власть. Отвергать ее во имя мнимой духовности, это значило бы желать быть мудрее самого Бога; это значило бы презирать средства, которыми всегда сохраняется христианская истина)[2]. Но власть этих учреждений есть второстепенная и производная; она сама должна быть подчинена слову Божию)[3].

Если эти размышления справедливы, то они позволят нам лучше понять вопрос, который нас занимает.

Какою властью ты делаешь эти дела? Спрашивают книжники у Иисуса Христа. Для них Он лицо, не имеющее власти. Для них власть всецело заключается в учреждении священства. Но Христос не принадлежал ни к племени Левия, ни к потомству Аарона. Из послания к евреям видно, до какой степени этот вопрос смущал евреев, сделавшихся христианами, потому что апостол, писавший это послание, всячески старается доказать, что Христос есть священник, но священства гораздо более древнего и более высокого, чем священство Левия, что Он есть священник в первобытном смысле, в каком был священником Мельхиседек. Христос не принадлежал к историческому племени священства, Он не получил официального посвящения, Он не требовал утверждения синагоги. Он был без авторитета.

Без авторитета, без власти! Это нам кажется странным. Все то, что казалось заслуживающим. уважения книжникам, теперь для нас совершенно безразлично; мы ко всему этому остаемся совершенно холодными и нам трудно понять, каким образом их не поражало величие Христа. Не одни мы так думаем. Народ во времена Христа чувствовал тоже, что чувствуем мы. С его здравым смыслом он видел ясно и верно. Первое его впечатление было то, что Христос говорил, как власть имеющий, а, заметьте это хорошенько, "не как книжники", которые были люди с властью, с авторитетом. Но этого смысла не было у вожаков нации. Для этих нужны были внешние и видимые знаки священнической миссии, которых они не признают в Иисусе Христе.

Его слово тщетно раздавалось в их ушах. Эти глубокие слова, которые обнаруживают скрытую жизнь сердца, эти правила, которые дают нравственному закону такое верное, точное и твердое выражение, эти притчи, которые открывают с невыразимым могуществом и достойной благоговения простотой истинные отношения человека к Богу и к его ближним, эти страшные обличения, которые навсегда разрушают лживую набожность и лицемерное богопочитание, все это им не говорит ничего. Они не думают, что все это истинно в самом себе, что внешние доказательства к этому ничего не прибавят, что все человеческие утверждения в сане священства не сделают этого учения более достойным доверия. Для них не важно знать, истину ли говорил Христос. Для них важно знать, в силу какой власти Он говорил?

Христос жил среди них. Они могли день за день следить за Его поведением и исследовать Его дела. Вся Его жизнь была не что иное, как святость и милосердие. Он мог всем поставит этот вопрос, который остался без ответа: "Кто из вас обличит меня во грехе?" Он отдался тем, кого забывал мир. Он горячо любил толпы, которые блуждали, как стадо без пастыря. Он преимуществённо обращался к бедным, к прокаженным, к самым последним из жалких людей. Всякий час его жизни был посвящен другим. По этой святой страсти самопожертвования они могли бы узнать в нем истинного священника Израиля. Его несравненное милосердие не ослабляло у Него ни в чем чувства божественной святости. Он был ею полон. Он мог сказать с Давидом: "Ревность о доме Твоем меня поглощает". Он видел, что торгаши завладели храмом и святое негодование им овладело. По одному этому знаку могли бы отличить Его божественную миссию. Книжники видят это и это их не трогает. Для них не важно знать, совершил ли Христос дела святости, но в силу какой власти Он их совершил. "Какою властью делаешь Ты эти дела?".

Христос совершал более, чем человеческие дела. В некоторые дни Он раскрывал таинственное могущество, действия которого видел весь народ. Больные вдруг исцелялись, прокаженные очищались, слепорожденные вновь получали зрение, мертвые воскресали. За несколько дней пред этим толпа могла видеть Лазаря выходящим из гроба. Ни один текст Евангелия не говорит нам, чтобы фарисеи отвергали эти факты. Они не оспаривают их истины. Все это совершалось открыто, свидетели этих чудес считаются сотнями. Но эти дела не касаются книжников. Для них важно не то, что действительно они совершены (они с этим соглашаются), но то, во имя какой власти они совершены. Так как власть эта нелегальна, то они припишут эти дела скорее сатане. Сатана совершает эти дела милосердия и святости, сатана насыщает голодные толпы народа, жалеет прокаженных, воскрешает мертвых. Заимствуя слова самого Иисуса Христа, скажем, что, по мнению книжников, сатана разрушает сатану.

Вот логика этих людей, власть имеющих!

Таким образом святость, правда, милосердие могут сиять нечеловеческим блеском, вдохновлять высочайшее учение, производить великие дела; все это ничего не значит. Всему этому надо предпочесть пергамент синагоги, дающий его владетелю все права власти. Эти люди могли бы сказать солнцу: "по какому праву ты блестишь во время, нами не указанное? Докажи нам, что ты имеешь дозволение нас освещать". Таким образом, они закрыли глаза для света. Таким образом они прокляли Святого и Праведного и замерли в своей кастовой гордыне, обложившись своими преданиями, как зловещим саваном.

Из этой же евангельской сцены вытекает великое поучение. Мы не должны, братия, никогда вопросов иерархии и церкви ставить выше истины.

Я не проповедую вам чрез это равнодушие к этим вопросам. Для них есть свое место и значение. Не все равно: принадлежать к той или другой церкви и давать царству Божию такую или иную организацию. Форма здесь очень близко соприкасается с основанием. Скептицизм в подобном деле есть дурной признак. Я не доверился бы солдату, который презирает свое знамя. Надобно любить ту церковь, к которой принадлежишь. служить ей с самоотвержением, уметь защищать ее права.

Но надобно уметь признавать все то, что сотворил Бог великого, святого, прекрасного вне ее и другими средствами, чем те, которыми она располагает. Надобно иметь сердце достаточно теплое, чтобы приветствовать добро везде, где бы мы его ни встретили, хотя бы даже в лагере наших неприятелей. Никогда не надобно дозволять становиться между нами и истиной никакому учреждению, как бы оно ни было велико и почтенно. Послушайте, что говорит Моисей. Ему сказали, что пророчествуют два человека, им не призванных. Иисус Навин, вознегодовав на это, говорит ему: "запрети им". Моисей отвечает: "не ревнуешь ли ты за меня? О! если бы все в народе Господнем были пророками" (Чис 19:28-29). Послушайте апостола Павла. "Одни по любопрению проповедуют Христа нечисто, думая увеличить тяжесть уз моих, а другие из любви, зная, что я поставлен защищать благовествование. Но что до того? Как бы ни проповедовали Христа, притворно или искренно, я и тому радуюсь и буду радоваться" (Фил 1:16-18).

Послушайте Учителя. Апостолы Ему говорят: "мы видели человека, именем твоим изгоняющего бесов и запретили ему, потому что он не ходит с нами". Иисус отвечал: "не запрещайте, ибо кто не портив вас, тот за вас" (Лук 9:49-50).

Церковная нетерпимость есть соблазн. Бог дает ей иногда уроки, смиряющие ее гордыню. В наши дни был человек, который совершил беспримерный подвиг. Он был мирным завоевателем Африки. Он двинулся в глубь этой отвергнутой земли с одним только оружием - Евангелием. Он превзошел всех других. Он предпринял и совершил то, чего не могли предпринять алчность к добыче и жажда завоеваний. Тысячи черных приветствовали в нем первого представителя белой расы и, приветствуя, благословили его (чего прежде никогда не было видано). Ничто не могло утолить этого апостола, сердце которого было пожираемо святым пламенем любви к Богу и человечеству. Он умер стоя на коленах и его последние слова были протестом против невольничества и выражением благоговения к Богу, на служении которому он умирал. Придет время, что в Африке, сделавшейся цивилизованною и христианскою, имя Ливингстона будет греметь от одного моря до другого и, почитая его память, поймут истину бессмертного счастья, возвещенную Христом: "блаженны кроткие. ибо они наследуют землю".

И теперь есть богословы и книжники, которые пред такою жизнью и такими завоеваниями остановятся в беспокойстве и, не видя ни епископского посвящения, ни посольства от святого престола, будут готовы предложить этому мученику вопрос моего текста: "какою властью делал ты эти дела и кто тебе доверил эту власть?"

Эти люди увидят дела самые очевидные, которые может произвести христианская вера. Они увидят, что народы утверждаются в правде и свободе: они увидят уничтожение невольничества, неослабную борьбу с нищетой, Евангелие распространенным до краев земли, равно как и в самых низших слоях нашего так называемого христианского общества; они увидят все это и не будут тронуты, если только все это сделано еретическими руками и если они не признают в этом санкции их церкви.

О! если бы их церковь могла иметь притязание на эти дела, с какою поспешностью и с каким энтузиазмом они заговорили бы об этом! Как скоро похвала в их устах сделалась бы панегириком! Как скоро они признали бы тут видимое действие Духа Божия.

Вот достойная сожаления близорукость! Сектантский дух несравненно менее свойствен маленьким сектам, чем об этом думают. Нигде, может быть, он так не растет и не развивается с большею силою и более бессознательно, как под покровом великих учреждений и древних преданий. Бывают минуты, что он делается преступлением, именно когда он закрывает глаза от света, судит с презрением гордыни все то, что делается вне его рамок, приписывает Вельзевулу самые очевидные дела Духа Божия.

Братия! Надобно выбирать между фарисейским духом, который говорит Христу: "Какою властью делаешь ты эти дела" и духом истины, который, видя свет, идет к свету и говорит: "здесь Господь Бог".