Соль земли

"Вы соль земли" (Мф 5:43)

Братья! Евангелие полно чудесных слов, которые нас не удивляют только потому, что мы к ним привыкли. Таковы и слова мною приведенные. Представьте себе, что бы подумал мудрец мира сего, если бы он увидел учеников, к которым обращал эти слова Иисус Христос? Соль земли! Эти Галилеяне, необразованный ум которых был чужд понятий о высших предметах, эти мытари и рыбари, эти бедняки, говорившие на языке малоизвестном, эти люди, ревность которых так часто должна была слабеть в виду малейшего препятствия и, наконец пред крестом их Учителя перейти в такое малодушие? Они! - Соль земли!

Между тем эти слова - истина. Теперь, хотя или нехотя, необходимо с этим согласиться. Бросьте взгляд на карту всего земного шара! Где нравственная жизнь, прогресс, надежда, цивилизация, свобода, наконец, будущее? Там, где пронеслось слово этих Галилеян, где оно вошло в ум и в сердце народов. Да, настоящий мир всем, что в нем есть лучшего, обязан этой горсти людей: они наши учители и мы живем их наследством. Наши верования и нравы проникнуты их влиянием. В то время, когда древний мир развращался и разлагался все более и более, так что в апогее своей цивилизации был не более как трупом, разложившиеся элементы которого рассыпались прахом, в обществах христианских является скрытая жизненная сила, которая противостоит всему и которая после 18 веков на все распространяет свое победоносное влияние. Вера этих Галилеян так смешалась с нашею жизнью, что вы более не можете их разделить. Она в наших законах, и их преобразует и совершенствует; она в наших нравах и их спасает от порчи, которою хотело бы их заразить современное язычество; она в нашей семейной жизни, в нежном и святом уважении, которым окружены супруга христианина и его дитя; она в наших чистых радостях, которых не заклеймил эгоизм; она в сочувствии, постоянно увеличивающемся в пользу бедных и обездоленных на земле; она в утешении распространяемом Евангелием на наши страдания; она в словах жизни и не умирающей надежды, которые мы пишем на могилах наших усопших; она в нашей совести, возмущающейся несправедливостями и мерзостями, которые без христианства были бы для нас нечувствительны; она, наконец, в благородном негодовании, вырывающемся у неверующего при виде гнусностей христиан; она везде, и Учитель сказал истину, обращаясь к своим ученикам: "вы - соль земли".

Эти слова Спасителя заключают в себе простое и поразительное изображение влияния, которое христиане должны оказывать на весь мир. Какого рода это влияние и каким образом мы должны его оказывать?

Есть два способа действия на людей: внешний, посредством материального или нравственного принуждения, и внутренний, посредством убеждения. Который принят Христом? Он не сказал ни одного слова, которое указывало бы, что он хотел опираться на силу. Своим божественным взором Он проникал будущее; Он предвещал антипатию. презрение, преследования, ненависть, которые возбудит Евангелие. Но он говорил в тоже самое время, что истина положенная в землю, как горничное зерно, сделается большим деревом, под тенью которого некогда народы найдут себе убежище. Он вложил в 12 человек истину, которой Он обладал; Он вдохновил их своим духом и, посылая их на завоевание мира, сказал им: "вы соль земли". Так основалась церковь. Так по истечении трех веков крест был водружен во всех концах известного тогда мира.

Но церковь западная утомилась этой медленной работой. Забывая, что ее Учитель велел ей убеждать мир посредством истины, она захотела его подчинить, господствуя над ним, она потребовала царства внешнего, которое Христос отверг в день Своего искушения. Она добилась этого господства посредством разных хитростей, преследований[6]. Есть люди, которые говорят, что церковь сама никогда не угнетала душ, что эта ответственность должна падать на светское правительство. Но так рассуждать - значит, удовлетворяться странною двусмысленностью. Между властью церковною, которая предает палачу, и самим палачом такое же расстояние, какое отделяет голову мыслящую от руки бьющей, и более ненавистна голова, желающая и требующая убийства, чем рука, его совершающая.

Западная церковь хотела господствовать силой, она хотела осуществить всемирную теократию. Я понимаю, что было великого в этой мечте. Я знаю, что она таким образом хотела спасать души; я знаю, что она говорила этому миру: "повинуйся мне; я твоя мать". Но мир задрожал от ужаса, когда увидел руки этой матери замаранными кровью ее заблудших детей[7]. Она таким образом надеялась обеспечить себе господство над народами. Конечно, ее не оправдал бы и успех. Но успела ли она в этом? Этому могли верить в то время, когда она подавляла ереси и заставляла преклонившиеся пред нею народы молчаливо слушать голос католического единства. Но не замечали того, что с этого времени распространение миссионерской проповеди, которое отличает времена первобытного христианства, вдруг остановилось, что к концу средних веков христианская церковь видела, как постепенно гасли средоточия света и жизни, называемые именами Карфагена, Александрии, Иерусалима, Антиохии, Ефеса, Константинополя, Афин. Не замечали, что третья часть ее территории ускользнула от нее еще до Реформации. Не замечают и доселе, что среди племен, долее других подвергавшихся ярму искусственного единства, современное неверие производит наибольшее опустошение и возбуждает против христианства наиболее горячую вражду. Вот что получила Западная церковь, захотевши владычествовать над людьми силой, вместо того, чтобы проникать в их душу. Позвольте мне противопоставить этому зрелищу другое. 250 лет тому назад горсть беглецов высадилась на утес Новой Англии. Они пришли туда искать уголка земли, где бы могли мирно молиться Богу. Здесь в пустыне, среди всевозможных лишений, они воздвигли убежище в мире для совести, освобожденной от ига людей. Они постепенно возрастали. В этом новом обществе не было ничего принудительного, кроме христианской веры, действующей своими собственными добродетелями. Ничего не было, кроме соли земли, проникающей в совесть людей. В настоящее время нация, которую основали эти беглецы, представляет нам величественное зрелище, пред которым с удивлением останавливаются и католики, и протестанты. Мы видим громадный народ, добровольно склоняющийся под десницу Божию. Мы видим христианскую веру, чистосердечно, открыто исповедуемую самыми знаменитыми вождями, судьями и воинами, которые, в своих прокламациях К сенату и К войску, провозглашают живого Бога и его присутствие в жизни человечества, говорят о своем раскаянии и смирении, соединяются в общей молитве и могут окончить гигантскую борьбу без призыва к мщению, без посягательства на свободу.

Таким образом вера, соединенная с христианскою жизнью, действуя посредством одной души на другую и проникая в мир, основывает здесь царствие Божие. Это единственное действительное средство и притом единственное, которое мы теперь имеем в своих руках. Я знаю, что многие верующие со вздохами обращают свои взоры на прошлое и мечтают о возращении для церкви прежних привилегий и прерогатив, которые снова обеспечили бы ей господство над душами[8]. Бесполезные сожаления! Это время прошло невозвратно! Современное общество больше не хочет внешнего ярма церкви.

Для меня удивительно, что вера может смущаться таким фактом. Ваша вера колеблется тем, что церковь опять поставлена в те условия, в которых ее основал Христос, что вместо того, чтобы влиять на мир в виде учреждения политического, она должна действовать в своих недрах, как соль земли. Ваша вера колеблется оттого, что вы не можете добиться господства, которое покоилось бы только на поддельном и лицемерном уважении. Устремите ваши взоры выше и вместо того, чтобы со вздохами просить у этого мира могущества, внешней власти, в которой он вам отказывает, ищите у Главы церкви тайны той силы невидимой и духовной, которая одна лишь может победить мир.

Итак, христиане должны оказывать на мир духовное влияние и притом личное, т. е. каждый верующий должен его оказывать. Прошу обратить особенное внимание на эту последнюю мысль. В нашей стране (Франция) нельзя не поражаться наклонностью всех слагать с себя религиозную ответственность на какую-нибудь систему, или на какое-нибудь учреждение. Но никакое учреждение, никакая система не может исполнить миссии, к которой угодно было Богу призвать нас. Это страшно для нашей слабости, но это так на самом деле. Ему было угодно, чтобы истина, воплотившаяся в Его Сыне, воплотилась также в известной мере в каждом христианине, чтобы обратилась в жизнь и таким образом, переходя из сердца в сердце, она обратила весь мир. Христианство будет тем, чем будете вы сами. Напрасно стали бы вы избегать этой торжественной ответственности, напрасно вы стали бы возлагать ее на других: никто не имеет права взять ее от вас, и вы не имеете права от нее отказаться. Напрасно светские люди захотели бы возлагать ее на нас, служителей церкви. Здесь прилагаются слова апостола, что всякий понесет свою тяготу. Чтобы вы ни делали, вы должны быть солью земли, и будущее истины в этом мире зависит от каждого из вас.

Каким образом можно оказывать на мир это влияние?

Чтобы действовать духовно на других, мы имеем два средства: слово устное или письменное и самую нашу жизнь.

Каким могуществом обладает человеческое слово! Св. Иоанн дает имя Слова самому Сыну Божию. Итак, нужно, чтобы наше слово было так проникнуто духом Евангелия, чтобы оно в самом себе заключало добродетель. Так ли вы думаете? Увы! Я знаю, что для большей части тех, которые меня слушают, достаточно, чтобы христианское слово раздавалось с высоты кафедр и что они особенно отсюда ожидают распространения истины. Действительно, когда проповедь проникнута солью Евангелия, когда она достигает до совести людей и их приводит в трепет, когда она волнует и трогает сердца, когда она дает нам возможность видеть невидимый мир, - она поистине есть обоюдоострый меч, о котором говорится в Писании. Будет ли эта проповедь необработанна и неискусна, груба и неловка, но исходя из убежденного сердца с этой неподражаемой силой власти, которую дает христианская вера, она есть могущество, которое в силах преобразовать весь мир. Но без стеснения в сердце нельзя подумать о том, чем эта проповедь делается, когда соль Евангелия потеряла свою силу. На эту кафедру, приготовленную христианской верой, выходит человек, который вместо того, чтобы взирать на Бога, его посылающего, думает только о своих слушателях; вместо того, чтобы думать о своем посольстве, думает только об идеях своего века, которому он хочет нравиться; вместо того, чтобы тревожить людскую совесть, думает только как бы ее успокоить. Когда говорят о нем, что он имел успех и что он популярен, то думают, что ему воздают должную похвалу. Но святой Павел был ли популярен, когда его голос тревожил грешников и стыдил мудрецов? Но Христос был ли популярен, когда Он видел, что толпы удаляются от Него с ропотом? Сохрани Боже от так понимаемой популярности! Нет! мы должны узнавать истинную проповедь не по этому, а по тому характеру, который кратко, но верно обозначил король, привыкший к низкому ласкательству придворных проповедников. Одному монаху, который проповедовал Евангелие без слабости, Людовик ХIV однажды сказал: "Отец мой! когда я слышу других, я доволен их речами; когда я слышу вас, я не доволен самим собою". Он был прав и хорошо бы было, если бы он не слыхал других проповедей! Хорошо бы было, если бы он, вразумленный касательно своей чудовищной гордости, избавил Францию от позорного зрелища жестоких преследований искренних христиан ханжами и лицемерами! Хорошо было бы также, если бы мы, в свою очередь, отпустили вас отсюда недовольными вами самими; если бы мы настолько тронули ваши сердца, чтобы вы вышли отсюда с беспокойством, может быть даже с раздражением, но по крайней мере с серьезной мыслию.

Но не будем обманываться; проповедь, как бы она ни была истинна, никогда не будет достаточной для распространения Евангелия. Что касается до меня, то я с болью сознаюсь, что я поражен ее бессилием. Подумайте только о том, сколько на наших кафедрах тратится убеждения. усилий, мыслей и слов, и вы увидите, как мало от них результатов... Отчего это? Конечно, привычки, и особенно от этой идеи, вкоренившейся между нами, что язык кафедры более или менее язык условный. Кафедра, говорят нам, принимает на себя все. Поэтому никто не удивляется, что отсюда я общих выражениях веду борьбу с неверием, с светской суетностью, с необходимостью обращения и раскаяния. Напротив, этого ожидают, требуют, и как неверующий, к и светский человек находят это совершенно естественным. Они знают заранее, это будет так, и выслушавши нас и произнесши свое суждение о нашей речи, они находят также совершенно естественным, у самых дверей церкви, вновь возвратиться к своему прежнему легкомыслию, к своим пустым разговорам и к своей светской суетности. Напрасно мы будем употреблять все свои старания, чтобы убедить их переменить их образ жизни. Они скажут, может быть, что проповедь была очень трогательна, но ни на одну минуту не задумаются, что здесь дело идет об них самих, о их собственном спасении, о их вечной будущности. Напротив того, хотите видеть слово, которое действует, двигает и не остается без последствий? Войдите за эту решетку, посмотрите на этого адвоката, который, может быть, без убеждения, отстаивает пред судом дело, связанное с большими интересами. Посмотрите, как внимательно слушает его клиент, как блестят его глаза, как вытягиваются черты его лица; вся его фигура выражает беспокойство, с которым он следит за ходом своего дела. Это потому, что с окончанием этой тяжбы он получит богатое наследство. Этот наследник, которого поглощает одна страсть, думает ли он хоть, одну минуту о внешней форме речи, которую он слушает, об ее литературных достоинствах, о повышениях голоса, о счастливых оборотах своего адвоката? Он весьма мало заботится об этом. Он хочет только, чтобы к нему был благосклонен закон, чтобы его дело было выиграно. "Его дело", - слышите ли вы? Да, дело о нарушенном праве, о неправильном присуждении наследства, о богатстве, от которого зависит его счастие.

К несчастью, когда мы говорим вам о небесном наследстве, о спасении вашей души и о непреложном приговоре Праведного Судии, вы слушаете наши слова с большим или меньшим вниманием или любопытством, вы резюмируете свои суждения о нашей проповеди и, как будто бы дело идет о какой-нибудь академической речи, вы объявляете, что, принимая все во внимание, беседа была слаба, или что она была интересна.

Вот почему, братия, безрассудно ожидать от одной проповеди распространения истины. Но знаете ли вы средство сделать эти же самые истины действительными и могучими? Это дать их услышать не в церкви, а в другом месте. Попробуйте это и вы увидите, потеряла ли свою силу соль Евангелия. Представим, что вы, молодой человек, находитесь в кругу людей вашего возраста, занятых теми же работами, как и вы. Между ними разбираются все живые вопросы дня с смелостью и беспристрастием юности, которая не отступает ни пред какой задачей. Скоро разговор обращается на религию. Все? во что вы веруете, все, что здесь мы проповедуем, оспаривается, разбирается, подвергается нападению, обращается, может быть, в смешное. Вы страдаете, мучитесь, но молчите. Да, удивительно, как люди малодушны, когда дело идет о том, чтобы высказать свои религиозные убеждения. Эти же самые люди, которые, не бледнея, встретят смерть, горячо и не боясь насмешек будут отстаивать свои политические убеждения, здесь являются робкими, малодушными, дрожащими, как бы не встретить самой легкой насмешки. Если бы дело шло только о том, чтобы высказаться за какую-нибудь религиозную партию, признать или нет светскую власть папы, подать голоса с ортодоксальными, или с либералами, - тут не встретилось бы затруднения. Но открыть свое сердце, высказать то, во что веруют в своей интимной и скрытой от всех жизни, говорить о Боге, на которого надеются, вот что кажется невозможным. Странная наклонность, которую во Франции еще поддерживает идея, всюду распространенная, что делами веры должно заниматься духовенство. Между тем если бы, презирая это малодушие, вы осмелились говорить, если бы без экзальтации, и голосом мужественным, твердым и искренним исповедали свою веру и свои надежды, я уверен, что тут было бы нечто более убедительное, чем во всех наших речах. Положим, ваши убеждения были бы отвергнуты или осмеяны, но вы возбудили бы в уме своих слушателей чувство уважения, в котором они не могли бы вам отказать, и может быть, не сознаваясь в этом, они поняли бы все то, что есть великого и сильного в этой вере, которая, проходя через наши ораторские приемы, едва успевает их тронуть.

Да, братия! Слово, таким образом употребленное на служение истине, великая сила и истинная соль земли! Знаете ли, до чего простирается его таинственное действие? Как многими сердцами оно может овладеть? История нам открывает на каждой странице необыкновенное влияние слов, произнесенных, может быть, в тайне, но которые, проникнув в сердце, сделались там зародышем обновленной жизни. В египетских гробницах нашли хлебные зерна, вложенные в руку умершего 3000 лет назад. Их бросили в землю, и, удивительное дело, они дали ростки, и из них вышли великолепные колосья. 30 веков, пронесшихся над этим семенем, спрятанным во мраке могилы, не могли заглушить этой удивительной жизненности. И вы думаете, что Бог, вложивший в материю такую силу жизни, допустит погибнуть в ничтожестве слова своей веры, надежды и любви, которые вы сеете на обширной ниве всего мира? Не заблуждайтесь: они не могут умереть. Они также дадут ростки в глубинах, их скрывающих. Христиане, говорящие во имя живого Бога! Вы соль земли.

Но что значит слово без дела? Какое оно может иметь влияние, не служа выражением нашей жизни? К чести христианства, оно не может распространяться, не будучи осуществляемо теми, кто его возвещает. Чтобы соль Евангелия сообщилась другим, нужно, чтобы она прежде проникла нас самих. Другие дела могут достигнуть успеха, будучи ведены риторами, искусниками в красноречии; дело Евангелия не может идти таким путем. Предположите, что церковь обладает самыми сильными ораторами, самыми искусными апологетами, самыми глубокими мыслителями. Если эта церковь не имеет святости, она останется без влияния.

В последнее столетие мы видели поразительный пример. Я не знаю, обладала ли католическая церковь в какой-нибудь период своей истории и в какой-нибудь стране собранием более великих умов и более высоких гениев, как это было около 1700 года. В какое другое время можно было слышать по очереди в церквах Парижа таких проповедников, как Боссюет, Фенелон, Массильон, Бурдалу, из которых каждый, в отдельности, мог прославить свою эпоху? Глубина мысли, изящество выражения, сила логики, проницательность, убеждение, ясность, прелесть, поэзия - тут было все. Конечно, если когда-нибудь человеческое слово могло казаться действительным, то это именно тогда, и между тем 30 лет спустя, Франция развращенная регентством, принадлежала Вольтеру и с 18 веком дело было покончено: он погиб. Если наше отечество видело это глубокое и безнадежное падение, то это потому, что в церковь, которая производила этих великих проповедников, проникли распущенность, продажность, разврат. Это потому, что., несмотря на Паскаля, казуистика господствовала над совестью людей, что глухое лицемерие тайно подкапывалось под основы церкви, что неверие быстро завладело самим духовенством, так что когда философия, как буря, налетела на Францию, она не встретила никакой стены, которая бы могла ее остановить... Как жаль, что рядом с этой блестящей плеядой талантливых умов, гениев мы не имели церкви смиренной, живучей, верной, проникнутой духом Божиим, которая была бы для нас солью земли!

Итак, наша жизнь оказывает более жгучее влияние, чем наше слово. Действие слова перемежается, действие жизни постоянно. Что значит могущество перемежающееся рядом с силой постоянной? Что значит порыв самой сильной бури рядом с этим законом морских приливов, который ежедневно и бесконечно двигает целый океан, то опуская его вниз, то поднимая вверх? Что значит порывистая сила, которая, бросает к небу воспламененную лаву вулкана рядом с силой тяготения, которая притягивает к центру все элементы материи? Точно также, что значат наши слова, наши молитвы, самые живые излияния нашего благочестия рядом с этой спокойной и молчаливой проповедью нашей ежедневной жизни?

Это не все. Влияние нашей жизни непроизвольно и потому оно сильно. Действительно, не будем обманываться. Мы больше успеваем не тогда, когда хотим действовать на других; напротив, другие, видя это намерение, делаются осторожнее. Они вооружаются против нас мрачным недоверием и запирают доступ в свои сердца. Но как избежать влияния жизни, которая ежечасно, ежеминутно, плодами, ею приносимыми, обнаруживает чувство, ее одушевляющее? Не замечаете ли вы, что она под всеми формами и всеми способами проникает в умы, оставляя там влияние, которого ничто не может изгладить, так что, если бы вы спросили: какое самое могучее и действительное средство для распространения спасительной истины, я был бы принужден вам ответить, что это- полное ее осуществление в жизни.

Кроме того, не все имеют способность хорошо говорить. Но покажите мне христианина, который бы не мог по-своему действовать на мир своею жизнью. Эту миссию выполняет человек, который громко протестует против неправды и будит как бы ударами грома совесть своих современников. Но эту миссию исполняет также и бедная сиделка, которая в больничных палатах, дыша смертоносным воздухом, бодрствует над больными, пожираемыми эпидемией. Эту миссию исполняет миссионер, который, удалившись от всего, что могло любить его сердце и пред лицом тупого и мрачного неверия, молится, проповедует, ожидает и прославляет Бога своим терпением более, чем другие своим мученичеством. Эту же миссию выполняет и молодой человек, который при вступлении на блестящую карьеру, вынуждаемый участвовать в бесчестном деле, разбивает свою будущность и молча обращается для своего ежедневного пропитания к тяжелому труду. Эту миссию исполняет также ученый, писатель, который неутомимо до седых волос употребляет все свои силы для того, чтобы защищать убеждения, которыми живет его душа. Ее же исполняет молодая девушка, которая в том возрасте, когда ее призывает свет, предлагая ей самые обольстительные приманки, противится ему, избирает жизнь полную преданности и самоотвержения в пользу ближнего, и представляет нам чистый образ грации и красоты, украшенных небесным отблеском. Эту же миссию исполняет человек, который получив от Бога громадные средства, постоянно и ревностно их посвящает делам веры и милосердия. Ее исполняет также больной, который на одре страданий, будучи неспособен действовать, живя, может быть, одной милостыней, служит Богу без ропота, покорно склоняя свою голову под Его отеческую десницу и своими трогательными восторгами признательности учит нас краснеть за нашу собственную неблагодарность...

Да! все эти дела, видимые или тайные, все эти жертвы, известные или неизвестные, все эти страдания, все эти самоотвержения, все это поддерживает церковь, распространяет истину, спасает мир. Уничтожьте это, и что у вас останется против силы зла? Какую силу, какое сопротивление можете вы ему противопоставить? Чтобы сделалось с нами без этого постоянного действия святости, христианского милосердия, которое ежедневно, ежечасно заставляет проникать в церковь и во весь мир обновленную жизнь? Чем был бы океан, если бы его воды, потеряв свой соленый вкус, сделались пресными, безвкусными, тошнотворными и оставляли на наших берегах, после каждого прилива, миазмы, распространяющие смерть? Что сделалось бы с обществом, лишенным соли Евангелия? Что сделалось бы с этой блестящей цивилизацией, которая носит в себе столько элементов скептицизма и разложения? Взгляните на древний мир после 40 веков, издыхающий в тине деспотизма и неописанного растления.

И отсюда-то выходит с новым могуществом то, что я говорил о человеческом слове: слово истины, говорил я, - не может погибнуть. Но думаете ли вы, что дело веры, милосердия может когда-нибудь погибнуть? Нет, братия, оно входит в эту безмерную область добра, которая увеличивается и укрепляется всеми нашими преданностями, всеми молитвами, всеми нашими самопожертвованиями. Даже неведомое и не признаваемое оно служит к тому, чтобы приближать царствие Божие на землю. Всякий подвиг самоотвержения, милосердия для церкви есть победа, а для царства зла - поражение. Всякое самопожертвование, которое внушает вера, делает более верным торжество истины. Несколько недель назад английский корабль тонул недалеко от наших берегов, увлекая с собою в бездны океана более 200 человеческих существ. Но на этом корабле, среди этой ужасной сцены и при шуме бури, слышался голос молитвы. Божественное слово раздавалось со всею торжественностью. В последнюю минуту, когда отвязывали от борта единственную остававшуюся шлюпку, видели героическое зрелище: погибающие уступали ее другим, жизнь которых считали более полезною, и, когда шлюпка удалилась, видели на палубе корабля[9], который уже погружался в волны, жену миссионера, которая сняла с себя плащ и бросила отъезжающим на шлюпке для того, чтобы он мог предохранить от холода одного из тех, которые должны были ее пережить... Этот трогательный и высокий подвиг любви христианской умрет ли он погребенный под волнами океана, покрывающими тела этих несчастных? Нет, я вам говорю, он для нас останется вечно живым. Он войдет в эту чудную историю, где вписываются все самопожертвования, которые вызвал на земле дух Христа, он сольется с этой непрестанной борьбой, которую христианская любовь ведет с эгоизмом. Он будет служить гораздо больше, чем наши слова, прогрессу истины.

Я только что показал действие, которое должна производить вокруг себя вся христианская жизнь. Узнали ли вы себя в этой картине и оказываете ли вы это проницающее влияние на окружающих вас?

Напрасно обвиняют суровое благочестие, которое чуждается соприкосновения с людьми и даже удаляется от жизни общественной, и не допускает возможности святости нигде, кроме кружка, в котором оно запирается. Говорят, что христианин должен разделять понятия своих современников и что нет ни одной сферы человеческой деятельности, в политике, в науке, в искусстве и в литературе, куда бы не могла проникать религия. Каким образом неиспорченное сердце не обрадовалось бы увидеть все эти пути его ожидающие? С радостью оно туда входит; но удастся ли ему проникнуть мир духом Христа? Вот вопрос. Если же ему придется утратить строгий характер благочестия и обратиться к идеям, чувствам и языку, царствующим в мире, - то лучше бы было для него уединение; потому что уединение, несмотря на то, что оно имеет в себе, мрачного и странного, все-таки есть сила. Удаляясь от людей, можно на них действовать более сильно, чем думают. Мы жалуемся на редкость личных убеждений и сильных характеров. Такие убеждения и характеры не приобретаются среди мира. Не на краю дороги, не в пыли наших общественных садов, вы увидите дуб, возвышающий к небу свой гигантский ствол и бросающий во все стороны свои могучие ветви. Точно также не в изнеженной атмосфере светских кружков вы увидите мужественные души, способные желать и действовать. Самые великие пророки жили в пустыне. Точно также, желающие быть проповедниками истины должны знать нравственное уединение. Самое лучшее общество нас ослабляет и постепенно уничтожает силу нервов. Сами того не замечая, мы входим в постоянные сделки с чужими мнениями. Мы часто приносим им в жертву то, что имеем лучшего, ту долю истины, которую мы призваны внести в мир. Я решаюсь утверждать, что религиозное общество может сделаться нездоровым, если душа не может сосредоточиться пред Богом. Живя в мире, легко увлекаются господствующими идеями, предрассудками, несправедливостями по отношению людям и вещам. Живя в мире, можно надевать всякую маску благочестия, какая только находится в моде. Итак, что может выйти, если христианин неблагоразумно предается общению с теми, и которые чужды его вере и его надеждам? Безрассудный! Он не замечает, что в этом опасном общении он может все потерять и .ничего не выиграть! Действительно, посмотрите, с какою быстротою мир успевает отнять у него убеждения, составляющие его силу. Он для этого употребляет все: угрозы, месть, обещания, застращивания и вот - наступает день, когда соль теряет свою силу и когда с грустью спрашиваешь, приобретет ли она ее когда-нибудь. Сколько жизней христианских, некогда полных самой сильной горячности, имели этот жалкий конец! Напрасно теперь они хотели бы действовать для Бога: они не могут этого сделать. Мир запутывает их более и более; он их порабощает, парализует. Не ждите от этих душ никакой благородной преданности. Милосердие делается для них все более и более чуждым, самопожертвование все более и более невозможным и служение Богу для них более не представляет привлекательности.

Господи! спаси нас от такого конца и, вложив в наши сердца спасительную истину, дай нам быть до гроба верными и твердыми ее свидетелями!